Фигаро навеял на меня мысли, не совсем относящееся к этому спектаклю, но как сказал классик: «Не могу молчать!».
Год назад мы с женой видели и слышали в московском театре «Новая опера» «Севильского ци-рюльника» в постановке известного английского режиссера Элайджа Мошински, лауреата театральных премий. Раньше говорили: «Мы идем слушать оперу». Теперь этого мало. Мы ходим не только слушать, но и смотреть. Чаще всего то, что слышим,  доставляет удовольствие, а то, что видим, – напротив, вызы-вает отторжение. Я совсем не против осовременивания сюжета, костюмов, декораций согласно заложен-ной в опере музыкальной и драматургической логике, но не в ущерб смыслу. Меня ничуть не раздражают разностилье и разновременье костюмов и декораций XIX – XX веков в московском «Цирюльнике». Одна-ко сам главный герой внешностью и ухватками являет тип классического сутенера. Скажете, Фигаро все-гда помогает девушкам? Да, но делает он это дружески и в меру благородно. Здесь же создается впечатле-ние, что московский  Фигаро похитит Розину и продаст ее в публичный дом. Герой вызывает не сочувст-вие, а отвращение. При э том музыка и голоса звучат блестяще.
Или возьмем «Норму» Беллини в той же «Новой опере». К программке приложено длиннющее либ-ретто о жизни героев в древнем Риме и о том, что действие связано как-то с языческим друидским хра-мом. На сцене же на чистом итальянском языке бесятся толпы итальянцев периода неореализма, время от времени их разгоняют толпы карабинеров. При этом музыка божественна.
А как вам нравится «Евгений Онегин» Чернякова в Большом театре из жизни райисполкомовских работников 1950-х годов или «Летучая мышь» Бархатова на океанском лайнере?
Тенденция наплевательского отношения к смыслу происходящего на сцене всё больше и больше за-хватывает не только оперный, но и драматический театр. Всё чаще и чаще режиссерские аллюзии и ассо-циации просто не доходят до зрителя: они или слишком сложны на достаточно простом материале, или их просто нет, а то, что есть, выдается за потаенный смысл и новаторство. Вспомните показанный в нашем городе минувшей осенью спектакль московского театра имени Пушкина «Добрый человек из Сезуана» в постановке Юрия Бутусова. Плакатные идеи Б. Брехта оказались столь глубоко зашифрованы режиссе-ром, что понять их многим оказалось не по зубам.
Иногда создается впечатление, что у некоторых современных постановщиков из всего мирового за-паса режиссерских приемов сохранился только один – развести исполнителей  на сцене, чтобы они не сту-кались лбами, а остальное «мы вам сделаем красиво» – движение, костюмы, музыка, свет и цвет, а текст на эту инсталляцию может быть любой: от Пушкина до Птушкиной, роли он никакой не играет.

К счастью, «Севильский цирюльник» Юрия Александрова в Музыкальном театре Карелии не под-вержен новомодным тенденциям, хотя это совсем не значит, что он старомоден. Он по-хорошему совре-менен и связан со многими театральными традициями. Александрову просто не дано поставить старомод-ный спектакль.
Для меня Юрий Александров как режиссер личностно раздвоен и противоречив. Он любим мною, принимаем и в то же время не любим и в отдельных спектаклях Музыкального театра Карелии не прини-маем.
Скажем, зачем переносить действие «Евгения Онегина» из дворянской усадьбы 20-х – 30-х годов XIX века на дачу типа чеховского Мелехова конца XIX века? В такой трактовке, на мой взгляд, теряется смысл подвига Татьяны. Девушка первой трети XIX века не имела никакого права объясняться мужчине в любви, тем более письменно. А вот в конце XIX – начале XX века у «дачников» подобных проблем не существовало.
А «Баттерфляй» с ребеночком на трехколесном велосипеде под выстрелы и прочий совсем не музы-кальный шум? После столь шокирующего финала я вообще забыл, что перед этим мне спели и показали.
Не уверен, что мне понравится александровская своеобразная трактовка исторического похода кня-зя Игоря на половцев в «Новой опере» и вставки из новейшей истории России в «Пиковой даме» там же.
Но…
Я восхищаюсь маэстро в его петрозаводских постановках «Травиаты», «Кармен» и вот теперь «Се-вильского цирюльника».
Сценический язык, характеристика персонажей (вплоть до второстепенных), их поведение являют великолепное сочетание старой оперной постановочной культуры (вспоминаются Б. Покровский и И. Ту-манов) и современного видения, казалось бы, всем известных и хрестоматийных сюжетов. Классика пото-му и современна, что далеко не хрестоматийна. И если в моих любимых постановках Юрия Александрова появляются суперсовременные детали (костюм по последней сегодняшней моде и сигарета в зубах Рози-ны), то они, на мой взгляд, гармоничны и с чувством меры (хотя кажется, что оно вот-вот нарушится) и с чувством юмора вписываются в действо. Пожалуй, главное, что мне нравится в постановках Юрия Алек-сандрова, –  жизнь каждого персонажа, включая хор, движение его – вокальное и физическое – согласно каждому музыкальному такту. Говорю об ансамбле оперного спектакля, включая сценографию, близкого к идеальному.
 
Комическое хулиганство «Севильского цирюльника» идет на фоне прекрасных, изображающих ста-ринную Севилью декораций Вячеслава Окунева. В светлых интерьерах минимум предметов. Зато народу на сцене максимум: целый полк солдат, уличных музыкантов, каких-то бандитов и т.п.
Режиссер напоминает нам о заложенной в опере традиции итальянской комедии масок. Слуги дона Бартоло  и одеты соответственно, и хулиганят, как настоящие Коломбина (Жанна Запольская) и Арлекин (Виктор Андронов).
Комические фильмы начала XX века тоже не забыты. Конечно же, без торта в физиономию здесь не обойдется.
Очень смешон граф Альмавива (Иван Подойников), въезжающий на лошади на постой к Бартоло (Андрей Блаховский). В этой сцене возникает мощный сатирический эффект современного звучания. Пришедший с солдатами выгонять с постоя некого самозванца офицер Фиорелло  (Ринат Чуганаев), узнав, что тот на самом деле граф Альмавива, не только приносит извинения, но и целует хвост лошади графа, заставляя сделать это весь взвод.
Все исполнители обладают прекрасными голосами, внешне идеально подходят на роли своих пер-сонажей.
Как давний поклонник Эльвины Муллиной с огромным интересом следил за судьбой ее Розины и наслаждался ее пением. И это несмотря на то, что у меня как у зрителя этот «Цирюльник» уже пятый! Ви-дел его прежде в четырех разных театрах.
Фигаро (Кирилл Чурсин) – настоящий герой, мужественный, находчивый, остроумный, независи-мый, обаятельный. Таким его задумали Бомарше и Россини.
Вот только первое появление Фигаро на сцене мне не понравилось. Перед выходной арией он появ-ляется в  женском костюме. Понимаю злободневность подобного экзерсиса после победы на Евровидении бородатой Кончиты Вурст, но такая фишка больше подходит оперетте. Хотя… Ведь «Цирюльник» – опе-ра-буфф.
Доны Бартоло и Базилио (Александр Ватолкин) столь же успешно действуют в жанре commedia dell’arte: своего рода Бригелла и Панталоне.
Отличительная черта спектакля в том, что со сцены в зал идут волны тепла и человеческой доброты, которые тут же получают отклик у зрителей.
И весь этот ансамбль создает знаменитое Россиниевское крещендо, в финале которого зрители кри-чат:
– Браво, маэстро!
– Браво, театр!