Последний кавалер эпохи барокко

«Свадьба Фигаро» В.-А. Моцарта. Музыкальный театр Республики Карелия. Режиссёр Анна Осипенко. Дирижёр-постановщик Михаил Синькевич. Художники Юлия Бунакова, Евгений Хохлов. Хореограф Анна Белич. Художник по свету Сергей Васильев. Премьера 7 декабря 2022.

«Свадьба Фигаро» В.-А. Моцарта. Музыкальный театр Республики Карелия. Режиссёр Анна Осипенко. Дирижёр-постановщик Михаил Синькевич. Художники Юлия Бунакова, Евгений Хохлов. Хореограф Анна Белич. Художник по свету Сергей Васильев. Премьера 7 декабря 2022.

Может быть, по причине того, что художниками оперы «Свадьба Фигаро» в Музыкальном театре Карелии стали известные в мире высокой моды дизайнеры Юлия Бунакова и Евгений Хохлов, спектакль Анны Осипенко многими сценами походит на модное дефиле. Ритмичные вышагивания артистов хора, картинные позы главных героев, геометрически точные перестроения всех персонажей по планшету сцены, выверенные и даже несколько навязчивые в своей повторяемости жесты – всё это рождает ассоциации с показами от-кутюр и гламурным шиком. Режиссёр разворачивает действие в современности, замок Графа Альмавивы являет собой гранд-отель «М» («Моцарт», конечно), а также периодически погружает героев во времена конца XVIII века – эпоху создания пьесы Бомарше и оперы Моцарта, так как Граф живёт прошлым.

Персонажи равны себе и занимают вполне понятные позиции: Розина, Графиня Альмавива, – жена, Фигаро – управляющий отелем, его невеста Сюзанна – старшая горничная, Керубино обозначен пажом, а по сути, просто служащий на посылках, Марцелина – хозяйка модного дома (возможно, у неё бутик при отеле), статус же остальных соответствует либретто Лоренцо да Понте. Альмавива в постановке являет собой странную персону: может быть, он действительно графских корней и по известным лишь ему причинам мнит своё существование в эпохе барокко. Видимо, расстройство идентичности у него зашло так далеко, что жена и нанятые работники начинают подыгрывать патрону и переодеваются в барочные наряды, чему идеально способствует двойная свадьба: Фигаро с Сюзанной и Бартоло с Марцелиной.

Внешней метафорой происходящих коллизий становится архитектурный ландшафт ухоженного регулярного парка, поражающего размерами и таящего сюрпризы. Пространство решено одновременно как интерьер и экстерьер, – единый развивающийся образ, в финале трансформирующийся в символ жизненных скитаний – парковый лабиринт. Куртуазная затея, головоломка для украшения досуга, где аллеи переплетаются столь искусно, что легко и приятно в них заблудиться. В этом лабиринте и блуждают герои оперы, в столкновениях между собой и в любовных перипетиях приближая развязку интриг драматического действия. Лабиринт – место, где человек может потерять самого себя, что и происходит с Графом Альмавивой – главным героем спектакля, по замыслу Анны Осипенко.

 Образ Графа представлен в развитии наряду с «законным» протагонистом Фигаро. С первой картины Альмавива явлен нам в пышном барочном костюме, со всеми атрибутами стиля: белёное лицо, нарумяненные щёки, щегольской парик, изящные ботфорты мягкой замши на каблуках. Жабо-кокилье, рубашка тонкого шёлка, пенные кружева рукавов, плавно колышущиеся при каждом шаге скульптурные складки камзола, нежный сливочно-пломбирный цвет облачения Графа, – эта утончённость внешнего образа эффектно контрастирует с выраженной брутальной харизмой актёра (Павел Назаров), усиленной плотным, с металлическим оттенком, тембром его баритона.

Режиссёр усложняет образ Альмавивы введением в ткань спектакля его двойника – Чёрного Графа (Павел Алдаков), костюм которого копирует наряд Альмавивы, только в чёрном цвете. Такой ход многозначен. Во-первых, это просто красиво. Во-вторых, Чёрный Граф является отсылкой к знаменитому моцартовскому Чёрному человеку. В-третьих, наглядно показана инфернальная сущность альтер эго Графа, его персональный «мистер Хайд», живущий в воображении Альмавивы и отчасти руководящий его поступками. Свою волю чёрный двойник транслирует жестами, танцем, взглядом.

В спектакле Чёрный Граф реален не только для Альмавивы, видят и взаимодействуют с ним его свита (артисты балета), Барбарина и Дон Курцио. Последний, в сцене суда, буквально льнёт к Чёрному Графу: судейская продажная сошка чувствует истинного хозяина. Но и Барбарина, простая невинная душа, отчего-то тоже замечает чёрного господина.

Балет в спектакле при всей своей декоративной функции – один из смыслообразующих и действенных пластов постановки, становится выразительным фоном для Чёрного графа. Художники одели артистов балета в наряды, воспринимаемые как барочное нижнее бельё: плотные лифы, пышные складчатые панталоны у женщин; мужчины в лёгких панталонах, кто-то с обнаженным торсом, чуть прикрытым прозрачным длинным жабо, чей-то облик дополнен прозрачными же рукавами-гофре, сформированными в виде трехъярусных буфов. На всех светлые чулки и украшенные рядами бантов туфельки на каблуке, скошенном для визуального уменьшения размера обуви. Костюмы выполнены в цвете с поэтичным названием «экрю» (цвет неотбеленного шёлка). Невесомость, даже какая-то нематериальность облика делает артистов балета существами ирреальными, призрачно-таинственными. С ними вступают в контакт лишь Чёрный Граф и Альмавива, первый – утверждая свою принадлежность к иным сферам бытия, а второй – догадываясь о ней.

 До церемонии бракосочетания (середина третьего акта) костюмы героев представляют собой некую иронию художников в отношении фэшн-индустрии. Современный стиль интерпретирован как элегантный, скульптурный, в чём-то нарочитый. Женщины демонстративно женственны: накладные бёдра под платьями делают фигуру подобной песочным часам. У артисток хора, одетых в форменные платья горничных отеля, накладные бёдра внешние, очертаниями напоминающие лепестки цветов. Сочетание алых юбок с остроносыми сапогами-чулками того же цвета вытягивает силуэты артисток, придавая им модельную стать. Мужские костюмы с завышенной талией, фантазийными рукавами сложного кроя, асимметричные воротники или пиджаки-камзолы с асимметричным же низом предвосхищают воцарение барокко в третьем акте. Мужчины хора одеты в униформу служащих отеля высшего разряда. Их мундиры имеют экспрессивный акцент в форме всего лишь одной фалды.  

Роскошная в своей живописности сцена двойной свадьбы одновременно сопровождается балетным представлением, рисующим грехопадение Адама и Евы. В роли соблазнителя, вручающего запретный плод Еве, одной из балетных нимф, – Чёрный Граф. Этот сюжет разыгрывается для публики сидящей в зрительном зале, брачующиеся не видят пластического действа, поскольку заняты церемонией и интригой: Барбарина (Александра Королёва) вручает Графу письмо Сюзанны, скреплённое злополучной булавкой. Именно Барбарина, покидая свадьбу, принимает из рук Чёрного Графа красное яблоко. Этот знак соблазнения и раздора она возьмёт с собой в лабиринт, где будет искать пресловутую булавку, а затем яблоко заберёт у неё Фигаро. Свою знаменитую драматическую, горькую арию о коварстве женщин «Мужья, откройте очи» Фигаро (Юрий Заряднов) исполняет, потрясая яблоком и сжимая его так, что, кажется, вот-вот забрызжет сок. Затем плод окажется у Альмавивы, а в финале – вновь у Чёрного Графа. Так хрестоматийный символ безотказно «исполняет» свою роль в постановке.

Условное пространство отеля-замка и сада формируется элементами парковой архитектуры – правильной формы кустами, чьи геометрические объёмы становятся то стенами комнаты будущих молодожёнов Сюзанны и Фигаро, то убранством кабинета Альмавивы, то видом из окон графини Розины или парковым лабиринтом последней картины. Смена мест действия также достигается не столько переменами мебели, её на сцене мало, сколько разнообразной и виртуозной игрой света. То, каким образом художник по свету Сергей Васильев дорисовывает фактуру предметов, костюмов, уплотняет или растушёвывает динамические картины на сцене, приковывает внимание и радует изобретательностью. Игрою лучей света он заставляет трепетать листья кустов, которые буквально оживают в дуэте Сюзанны и Розины «Ветерочек». Почти зримыми становятся шевеления крыльев несуществующих мотыльков, несомых лёгким дуновением воздуха. Перо Сюзанны (Эльвина Муллина), которым она пишет письмо Графу, оживает в её руке и описывает прихотливые фигуры вместе с «крылатым» листком бумаги. В дуэте Графа и Сюзанны, когда она с притворной кротостью приходит в его кабинет и даёт согласие на тайную встречу, включаясь в игру-соблазнение в духе гастрономической эротики «Девяти с половиной недель», пародируемых режиссёром в этом эпизоде, свет точными акцентами создаёт плотную фактуру интерьера графской комнаты, где мебель роскошна, кубки драгоценны, фрукты изобильны, а воздух напоён ароматом сладкого вина.

Художники творчески переосмысливают в постановке барочную эстетику, создавая оригинальные стилизации платьев той поры. Импульсом их вдохновению послужила идея о разбушевавшихся лентах корсета, которые вырвались наружу, заняв место с внешней стороны платья, словно опутав его. Особенно ярко это работает на образ Графини Альмавивы (Анастасия Аверина). Розина наскучила мужу, её женская гордость уязвлена. Но супруг по-прежнему дорог ей, хотя паж тоже занимает место в сердце. Ленты символически завязывают в узел желания и порывы Розины, которая по статусу должна быть безмятежной супругой, а не оскорбленной и неудовлетворённой женщиной. Тактильная сухость тафты, из которой сшиты платья, считывается глазом на расстоянии. Она подобна меренге – сладчайшему десерту, чья оболочка скрывает пластичный и нежный центр, как платье – тело красавицы. В форме и фактуре костюмов дизайнерам в полной мере удалось создать почти ощутимую иллюзию вкусового восприятия визуальных образов. Когда герои появляются в барочных нарядах, по сцене словно разливаются ароматы ванили, жареного миндаля, аниса и ментола. Воздушные парики, возвышающиеся над кукольно-фарфоровыми белёно-румяными лицами и прихотливо устроенными костюмами, напоминают шапки взбитых сливок над напитанными ароматными ликёрами бисквитами.

В этом благоуханном сладком пиршестве пикантных ситуаций разворачивается трагедия Графа. Воссоединение супругов есть в музыке и в тексте, но отсутствует в режиссёрской концепции. Помимо отчаяния от двойного любовного фиаско и с Сюзанной, и с Графиней, во всём облике Альмавивы прочитывается общий личностный крах: он оказался человеком вне времени, ибо в настоящем себя не мыслит, а в прошлом его нет.

В финале Альмавива, одиноко стоя на авансцене, снимает роскошный камзол, опускается на колени, и слуги накидывают ему на плечи суконную шинель. Граф не удержался ни на одной из былых, пусть и иллюзорных, но важных для него позиций – правителя земель, повелителя слуг, властителя женских сердец. Он существует в спектакле, как и в музыке Моцарта, контрапунктом по отношению к другим героям. И хорально-благостный заключительный ансамбль только подчёркивает его отчуждение и одиночество. Рядом с Розиной остаётся Чёрный Граф. В его руке – яблоко.

 Заключительный «кадр» – необыкновенной красоты живая картина из персонажей, над которыми возвышается скульптурная фигура Моцарта. Изначально статуй было две, по ходу действия они уменьшались в размере. Под конец осталась одна, небольшая. Моцарт стал «соразмерен» героям на сцене и публике в зале, зримо символизируя универсальность своего творческого духа по отношению к любому из нас и близость его музыки каждой душе, способной её воспринять.

Журнал «Сцена». 2023. № 4 (144). С. 24–27.

Журнал «Сцена», Лариса Кучанская